«Русские вторники», которые проводит в Симферополе Институт стран СНГ вместе с Русской общиной Крыма, раз от разу становятся все популярнее. Главное на этих заседаниях — мысль. Потому что участники твердо знают: мысль высказанная, обговоренная и отточенная становится материальной.
На этот раз доклад делал Андрей Никифоров, доцент кафедры политических наук Таврического национального университета, кандидат исторических наук. Тема его звучала так: «Украина: штрихи к геополитическому портрету в культурно-историческом интерьере».
А время пришло такое, что требует серьезного осмысления: что с нами происходит, куда дальше двинется Украина, почему так долго с этой страной не получается ничего хорошего, почему, в конце концов, так многим в ней не очень комфортно жить.
Доклад в целом вызвал бурное обсуждение, тезисы получили одобрение и поддержку. После завершения заседания мы подошли к докладчику со своими вопросами.
— Андрей, только что здесь прозвучало словосочетание «ментальная война». Как его следует понимать? Она идет между разными частями Украины?
— Нет, она идет в головах. Вы знаете, что в одной и той же голове могут сочетаться разные виды ментальностей — даже если посмотреть, по, грубо говоря, представлению, что такое хорошо и что такое плохо. Оно, это представление, как бы есть у каждого: когда человек поступает плохо, он это осознает. Но при этом кивает на обстоятельства, которые-де поставили его в такую ситуацию: мол, «так делают все», «так сейчас принято», «ничего страшного», «а этот делает еще хуже» и так далее. Такое вот раздвоение.
Такое и в стране в целом происходит. В принципе, все люди, которые называют себя украинцами, подспудно понимают, что они русские. Все! Вот недавно какая-то дама на «Пятом канале» сокрушалась: как же так, вот Россия в полуфинале чемпионата Европы по футболу будет играть с Испанией — но я же не могу болеть за Россию! То есть она не может болеть за Россию, потому что ей с детства так внушали; а когда она получала профессию журналиста, ей окончательно вдолбили в голову, что она украинка. Но где-то там, в подсознании, у нее сидит желание болеть именно за Россию. Но она его подавляет! Тем не менее, желание это — генетическая память, которую вытравить практически невозможно.
— То есть, это не война между территориями?..
— Нет-нет, это никак не война между территориями. Это война между искаженным, изуродованным фрагментом нашего общественного сознания и тем настоящим, что у нас у всех осталось; что нам, между прочим, позволяет выходить из всех сложных вызовов и ситуаций, которые, казалось бы, нас должны уничтожить как культурно-историческую и этническую общность. И, кстати, советская власть ведь тоже нас корежила, и сегодня нам подбрасывают различного рода диверсии, нечто такое чуждое. И это чуждое активно внедряется, цепляется и начинает прорастать, забивая наши мозги. Причем до такой степени, что можно уже говорить о некоего рода заболевании. А вот уровень этого заболевания, его глубину, действительно можно разложить по регионам.
— И кто наиболее здоровый регион, по-вашему?
— Юго-Восток, конечно. Крым, пусть это будет звучать в устах крымчанина не очень скромно, более здоров, чем какой-либо другой регион, — в силу целого ряда обстоятельств. Тут можно увидеть закономерность: чем дольше регион находился под влиянием польской власти, польской культуры, тем в большей степени он заражен. Чем больше он содержит русского элемента, — имею в виду здорового имперского, государственнического, — тем в большей степени он имеет прививку от таких вот украинизаторских болячек. При этом он может выражать себя по-разному — например, как последнее прибежище коммунистической идеи. Но — идеи, которая была уже в значительной степени переработана, скажем так, очеловечена. Когда колхоз был не предбанником ГУЛАГа, каким он являлся в 30-е годы, а каким он стал в 70-80-е годы прошлого столетия, когда у колхозников были и паспорта, и приличные доходы, и дороги строились, и жилье.
За такой коммунизм люди Юго-Востока готовы были голосовать и активно поддерживать. Но сегодня что меняется: люди Юго-Востока или коммунисты? Коммунисты!
За Кучму в 1994 году жители Юго-Востока поголовно голосовали, а в 1999 году, несмотря на бешеное административное давление, — в основном против. Кто поменялся: Юго-Восток Украины или Кучма? Кучма!
То поддерживали коммунистов на выборах, потом стали поддерживать Партию Регионов — это что, мы перебежали? Да нет, это Партией Регионов был просто перехвачен у коммунистов тот ценностный набор, за который мы всегда выступали.
— Сегодня на заседании кто-то произнес еще одно словосочетание — «территория сопротивления». Можно ли Юго-Восток, учитывая современную социально-гуманитарную политику, которую сегодня проводит Украина, отнести к такой территории?
— Думаю, что она должна в очень срочном порядке быть сформирована. И прежде всего она может быть сформирована на Юго-Востоке. Акценты именно такие: должна — и может.
Но сейчас ее нет. Есть отдельные попытки сопротивляться. Сопротивление — это некое движение, направленное, структурированное, какие-то цели, задачи, долго-, среднесрочные и так далее. Сегодня есть лишь некие хаотические попытки остановить тот процесс, который накатывает, — я его раньше называл дерусификация, потому что никакая это по большому счету не украинизация. Сейчас я называю это декультуризацией — нас просто гонят не то что в бескультурье, безграмотность, а в некое одичание. То есть, в конце концов оказывается важнее, чтобы гражданин Украины вообще был безграмотен, чем он был бы грамотен на русском языке. Чтобы он не знал вообще никакой литературы, чем чтобы он знал русскую.
Одним словом, сейчас, можно сказать, маски сброшены. Я не разделяю этот тезис, когда говорят, мол, здорово, что есть возможность раскрыться этим планам, чтобы все увидели их сущность…
— Да, есть такая теория — чем хуже, тем лучше…
— Есть легенда о троянском коне — но на самом деле никто не знает, как было на самом деле; очень я сомневаюсь, что можно так вот подбросить кому-то проблему… Ну и потом, очень мне не нравится, когда мы сидим, смотрим на этот пожар и потираем руки — мне, например, это претит, с этим надо как-то бороться. Не должны мы давать им возможность сжигать НАШЕ достояние, чтобы было все хуже и хуже. Ведь хуже становится нам, нашим детям. Мало того, закладывается основа под то, что хуже будет нашим внукам и так далее. И сколько поколений потом потребуется, чтобы из этого выбраться, — вопрос открытый.
— Массы уже начинают четко осознавать: нам всем становится некомфортно жить в этой стране. Если в экономическом смысле мы уже как-то худо-бедно нижнюю точку падения преодолели, то в гуманитарном смысле попали из огня да в полымя — катимся просто в пропасть. Но прежде чем что-то сделать, это нужно осмыслить. Украина или часть Украины это уже осмыслила или…?
— Нет! Речь опять же идет о спонтанных реакциях. Вот допустим, в «оранжевой революции» все было достаточно хорошо продумано, просчитано; причем, те, кто ее реализовывал, были тупыми исполнителями, они делали тот или иной ход, сверяясь с бумажкой, написанной где-то там, за океаном. Но реакцию Юго-Востока там, за океаном, не просчитали. Она как бы… Я не то, что был ею удивлен. Но я был обрадован тому, что она возникла. И был момент, когда казалось, что вот оно, вот оно, вот сейчас начнется. Хотя спонтанно, так вдруг, неподготовленно, вряд ли это могло иметь продолжение. И эти волны действительно схлынули, как и сама эта «оранжевая революция».
Однако я не согласен с тем, что мы уже пережили экономические трудности, — они у нас впереди. Скажем, если Украина движется в западную сторону, то она должна полностью деиндустриализироваться. Западу не нужна украинская промышленность. Но она пока еще очень нужна на Востоке — я имею в виду наших российских братьев, которые, правда, потихонечку учатся без нее обходиться. Они просто вынуждены это делать, поскольку кто его знает, где и с кем окажется Украина завтра…
— Можем ли мы сегодня сказать, что Украина стоит на пороге каких-то очень серьезных изменений?
— Да, она стоит перед гуманитарной катастрофой. Когда уровень образования среднестатистического украинца догонит и перегонит уровень безграмотности обитателя какой-нибудь тропической Африки. Причем когда мы говорим об этой Африке, то не надо забывать, что там бывшие метрополии иногда идут на очень любопытные проекты. Например, уровень компьютеризации в некоторых из этих стран повыше, чем украинский. На кнопки нажимать они уже умеют. А мы скоро разучимся — такое впечатление.
— Выход — создавать «территорию сопротивления»?
— Выход — создавать «территорию сопротивления». Создавать, по сути дела, собственную социо-культурную среду, параллельную той, которая официально нам навязывается, со своей системой СМИ, коммуникаций, образования, культуры и так далее. И просто не пускать в себя то, что в нас пытаются вдолбить.
Ведь на самом деле нас не только навязываемый украинский язык тревожит, это еще можно было бы не то что принять… это просто не имело бы смысла. Но нам через этот украинский язык пытаются внушить мысль о том, что мы совершенно бесперспективны в плане того, чтобы «исправиться» и стать полноценными гражданами этой страны. Мы должны нести некий крест, который якобы наши предки для нас наложили.
Нам говорят всякие гнусности о нашем народе, всячески стараются злорадствовать по поводу его исторических и текущих неудач и так далее. Всячески к тому же взрываясь по поводу успехов той же России. И — по поводу того, что мы радуемся успехам России. Здесь такой вот любопытный наворот получается.
Или — вот это двоемыслие. Это ведь на самом деле то, как живет украинский политикум. Это двуличие, двойная мораль, когда говорится одно, думается другое, говорится на одном языке, а думается на другом — и это пытаются привить нам всем. И тем самым то, что они такие грязные, пошлые, подлые становится не так заметно: потому что все такие.
— Видимо, скоро основной для обсуждения в массах станет тема глобального предательства, и сегодня об этом тоже говорили. «Ментальная война», получается, отсюда и проистекает?
— Когда люди предают прежде всего самих себя — складывается некий украинский образ, украинский стиль. Нормальный человек так или иначе сопротивляется этой гадости. Но с этой гадостью ассоциируется украинская государственность, украинский политикум, украинский язык, который навязывается. Тогда и складывается устойчивое неприятие всего, что я называю украинизацией — как атрибутов административно-культурной оккупации…
А «территорию сопротивления» каждый несет в себе, он может ее расширять, углублять и так далее. Если он сумел сберечь какой-то участок своего сознания от этой самой оккупации — он уже расширил эту «территорию сопротивления».
Поэтому вовсе не обязательно всем сейчас двигаться на баррикады: можно начать с того, чтобы бороться в самих себе. Почитать умную книжку, в которой написана правда. Сказать правду. Не поступить подло там, где обстоятельства вроде бы к этому подталкивают — это уже и будет, пусть небольшой, победой сопротивления украинизации.
Наталья ГАВРИЛЕВА, «Крымское эхо»
